Затем он вновь
чувствовал, что лишь побуждает их к яростным нападкам и
навлекает на себя <рокочущую волну насмешек и бесславия>,
а, быть может, даже смерть.
Был ли он тщеславен? Он тянулся к звездам, к богоподо-
бию. Иногда я спрашивал себя, нельзя ли объяснить восторги
по поводу Платона отчасти тем, что он выразил тайные мечты
многих^? Даже тогда, когда он выступает против тщеславия,
мы не можем избавиться от чувства, что именно тщеславие
его вдохновляет. Философ не тщеславен, уверяет нас Пла-
тон": ведь <менее стремятся к власти те, кому предстоит
править>. Объясняется это тем, что статус философа очень
высок. Он, общавшийся с божеством, может спуститься с
высот к смертным, жертвуя собой ради интересов государства.
Он не стремится придти, но он готов это сделать как естест-
венный правитель и спаситель. Он нужен простым смертным.
Без него государство погибнет, так как лишь он один знает
секрет его сохранения - как задержать вырождение.
Мне кажется, что идея верховной власти правителя-фи-
лософа служит ширмой стремлению к власти Платона. Пре-
красный портрет верховного правителя - это автопортрет.
Сделав это поразительное открытие, мы можем по-новому
взглянуть на этот внушающий трепет автопортрет, и если мы
сможем взять на вооружение небольшую порцию сократов-
ской иронии, возможно, этот портрет не покажется нам столь
ужасающим. Мы различим в нем человеческое, слишком
человеческое. Возможно, мы даже почувствуем некоторую
198 ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРОГРАММА ПЛАТОНА
жалость к Платону - человеку, который, вместо того, чтобы
стать первым царем философии, стал ее первым профессором,
человеку, не осуществившему свою мечту - царственную
идею, созданную по его собственному образу. Вооружившись
порцией иронии, мы, возможно, увидим, что история Плато-
на имеет печальное сходство с невинной и бессознательной
сатирой на платонизм - с историей <Безобразной таксы> по
имени Тоно, создавшей по своему образу царственную идею
<Великой собаки> (однако впоследствии, к счастью, обнару-
жившей, что она и есть на самом деле Великая собака)"