И на самом деле, продолжение данного фрагмента
почти не оставляет сомнений в том, что Платон здесь говорит
о себе: <Все вошедшие в число этих немногих ... довольно
видели безумие большинства, а также и то, что в государ-
ственных делах никто не совершает, можно сказать, ничего
здравого и что там не найти себе союзника, чтобы с ним
вместе придти на помощь правому делу и уцелеть, - напро-
тив, если человек, словно очутившись среди зверей, не
пожелает сообща с ними творить несправедливость, ему не
под силу будет управиться одному со всеми дикими своими
противниками, и, прежде чем он успеет принести пользу
государству или своим друзьям, он погибнет... Учтя все это,
он сохраняет спокойствие и делает свое дело...>^ Эти горькие
и совсем несократовские^ слова выражают сильное негодова-
ние и, конечно, принадлежат не Сократу, а самому Платону.
Однако, чтобы оценить это личное признание во всем объеме,
его следует сравнить со следующим: <Ведь неестественно,
ГЛАВА 8. ФИЛОСОФ КАК ПРАВИТЕЛЬ 197
чтобы кормчий просил матросов подчиняться ему или чтобы
мудрецы обивали пороги богачей... Естественно как раз об-
ратное: будь то богач или бедняк, но, если он заболел, ему
необходимо обратиться к врачам; а всякий, кто нуждается в
подчинении, должен обратиться к тому, кто способен пра-
вить. Не дело правителя просить, чтобы подданные ему
подчинялись, если только он действительно на что-нибудь
годится>. Как не услышать в этом фрагменте отзвук безмер-
ной личной гордости? Вот я, говорит Платон, ваш естествен-
ный правитель - правитель-философ, который знает, как
править. Если вы нуждаетесь во мне, приходите, и если вы
будете настаивать, возможно, я соглашусь вами править. Но
я вас не буду об этом просить.
Верил ли он, что они придут? Подобно другим великим
литературным произведениям, <Государство> отражает испы-
тываемые его автором радостные и нелепые надежды и
сменяющие их периоды отчаяния^. По крайней мере иногда
Платон надеялся, что афиняне придут к нему, привлеченные
успехом его работы и славой о его мудрости